Я кланяюсь быстро и часто. Аплодисменты гуще, чем должны были быть. По-моему, даже преувеличенно громкие, хотя, вполне возможно, что мне только кажется. Я резко поворачиваюсь и закрываю глаза, ведь чем меньше я его вижу, тем быстрее он выветрится у меня из памяти, правда?
Несусь к кулисам, быстро-быстро, перескакивая с ноги на ногу, и натыкаюсь на Сюзи. Она улыбается неуверенно, а я бросаюсь к ней в объятия и призываю слезы. Но они не идут, встали комом в горле и издеваются. Ни сглотнуть, ни сказать, ни слова. Я уткнулась сухо шмыгающим носом ей в плечо и нарочно стиснула зубы, не доверяя шершавому комку внутри меня, который в любой момент может протиснуться еще глубже, внутрь и тогда уж мои слезы зальют блузку Сюзи. Вот парни, наверное, обрадуются, когда увидят ее насквозь мокрой, а я им такой возможности не дам. Мне одной одиноко страдать.
Моя подруга бормочет что-то про поклон, и я осознаю, что снова надо выходить, снова улыбаться и может быть даже принимать цветы. Я отчаянно мотаю головой и для убедительности отстраняюсь от нее, размахиваю руками. Сюзи некоторое время недоуменно смотрит на меня, а потом, пожав плечами, выходит.
Я уже несусь в гримерку. Прислоняюсь к двери и сползаю по ней картинно. Медленно-медленно, наэлектризованные волосы шуршат и стоят дыбом, а глаза закатываются совсем уж смешно, но после этого обычно становится легче. А самое главное, что в гримерке тишина. Ее нарушает только стойкий запах духов, который висит густо и плотно, но они настолько вкусные, что им можно.
Я полусижу, полулежу, полусплю, полуживу, мой взгляд расфокусирован и бродит по комнате в поисках тарелок, кружек, фарфоровых кукол и чего-либо другого, что можно грохнуть об пол. Я не истеричка, что вы, но так давно мечтала сотворить что-нибудь этакое, что не воспользоваться случаем было бы кощунством. Увы и ах, ни одного хрупкого и ценного предмета во всей комнате так и не сыскалось, мое показательное выступление закончилось, так и не начавшись.
Я кинула взгляд на ногу, где разместились злосчастные голуби и голубки, которые прохаживались мимо старых, исписанных признаниями в любви, лавочек и клевали носом землю. Интересно, зачем они это делали? Может, голодные? Или это самцы так выставляются перед самочками, которые делают вид, что их ничего не интересует, кроме той молодой парочки, которой на рисунке, к сожалению, не было, но она обязательно существовала и манила голубок на семечки. А несчастные голуби выделывались и так, и этак, но какая тут романтика, на голодный желудок?
Чем-то эти несчастные напоминали меня. Но я не птица, во мне куда больше злобы, сил и мозгов. И сейчас я уничтожу этот рисунок, медленно-медленно, начиная с того неудавшегося фонаря. Потом нажму пальцем на голубку и снесу ей голову, повергнув голубя в шок. Прочь лавочки! Зачем они нужны в парке где одни влюбленные?
И эти ужасные осенние листья.
Это такое удовольствие – срываться на других, что я тут же пришла в гармонию с собой и даже замурлыкала папину любимую колыбельную под нос, изредка морщась, когда тушь вместо того, чтобы просто стереться, размазывалась на полноги. Впрочем, этим можно было пользоваться. Рисовать рожицы и хохотать над выражениями их черных, незаконченных лиц. Вдруг, прервав мой смех, раздался тихий стук в дверь – раз, два, три.
Глава 4. Искатель
Да, представление закончилось, но я почему-то не спешу вставать. И хлопать тоже не спешу, выражение моего лица, наверное, тоже никак не изменилось, и глаза все так же горят. При всем при этом мне так спокойно, хорошо, уютно даже, будто вокруг не гудящий, громко выражающий восторги народ, а, по меньшей мере, летний утренний лес. В лесу мне иногда бывает гораздо спокойнее, нежели в окружении людей, правда это совсем не означает, что я любитель спокойствия.
Смотрю на опустевшую арену, жду чего-то, логически мыслящее сознание подсказывает, что должен быть еще финальный выход, ну там поклоны, радостные улыбки, цветы. Но оно не право, врет оно, врет и не спешит краснеть, удивительно наглое у меня сознание во время коротких минут логических размышлений.
Конец ознакомительного фрагмента.
